«Из нас, детей, выкачивали кровь…». По материалам уголовного дела о геноциде белорусского народа

Еще одна история, рассказанная человеком, год рождения которого – 1940-й.

Теперь Мария Алексеевна Дубоделова живет в Пруске Богуславской. Но ее малая родина на Гомельщине, а в наш район переехала вслед за детьми после аварии на Чернобыльской АЭС.

 Однако и сегодня, когда память и слух ей уже приходится напрягать, четко звучит из ее уст название родного села Хальч в Ветковском районе. А воспоминания о войне сопровождаются словами «как матка рассказывала». Тем не менее разрозненные обрывки пережитых страха и голода в 3 – 5-летнем возрасте ее память сохранила. Да, в это сложно поверить, но ужас навсегда врезал в нее моменты прошлого.

…Ей было суждено выжить уже хотя бы потому, что в оккупированном селе, где немецкий штаб был рядом с домом ее родителей, разъяренный фашист случайно не убил ее мать. Она была на волоске от смерти, когда наведенный на нее пистолет чудом не выстрелил. А причиной ярости была украденная шубка какой-то дамы из штаба, которая назвала воровкой мать Марии. Без матери девчушка не выжила бы, ибо ее от голодной смерти спасло лишь материнское молоко: мать была крепкой крестьянской закалки, и поэтому, наверное, в нечеловеческих условиях до трех лет кормила истощенную голодом дочку своим молоком…

* * *

В их большом селе на берегу Сожа – в Хальче – фашисты сожгли 460 дворов, расправились со многими жителями, в том числе – евреями. Немало людей было угнано на принудительные работы в Германию. Так трехлетняя Мария вместе с матерью, бабушкой и дядей (ему было лишь 12 лет) после мучительной дороги оказалась в Восточной Пруссии, в огороженном колючей проволокой в поле лагере, где было много бараков и  откуда по утрам за ворота выводили взрослых на работу.

Мать Марии работала на заводе в километре от этого лагеря. Ее дядя-подросток «пригодился» на усадьбе бауэру, а Марию надзиратели иногда уводили в «садик» – в барак, где гитлеровские эскулапы брали кровь у славянских детей для нужд терпящей поражение армии вермахта. Она нуждалась в огромном количестве донорской крови. И фашисты вспомнили о детях. Было, ребенок прятался. Один из «тайников» маленькая Мария нашла под бабушкиной юбкой, и тогда ее кровь не попала в фашистский шприц. Но позже малышка была избита плеткой за то, что спряталась… Любой из охранявших лагерь фашистов мог без причины избить, убить узника, в том числе ребенка.

Вечером не все возвращались после изнурительной работы на заводе: умирали от травм и измождения, погибали во время бомбежек, которые были все чаще с приближением линии фронта. Маленькая Мария под вечер не сводила глаз с дороги, по которой должна была вернуться в лагерь мать. Больше всего боялась не увидеть ее среди идущих. Мертвых везли на тачках…

Будто сама природа помогала Марии выжить, ибо «едой» в лагере была лишь баланда из гнилых брюквы, турнепса и капусты; в том «супе» иногда была голая кость – ее происхождение всегда было загадкой. Таким же был рацион и для работавших на заводе. Позже иногда давали по одной картофелине. Иногда дядя-подросток передавал им  сэкономленный хлебный ломтик…

* * *

Все пять пять лет войны они ничего не знали про отца, который накануне ее был призван на 40-дневные сборы. Оттуда ушел на фронт. В одном из боев ему оторвало ступню, он отстал от своих и попал в немецкий плен. Удалось выжить. После войны долго искал близких, не надеялся уже увидеть, ибо вернулись они в Хальч из Германии только осенью 1945-го.

По рассказам матери Марии, после спешного бегства немцев на запад при наступлении советской армии они вышли из ненавистного лагеря. Вокруг шли жестокие бои, царил жуткий хаос. Под разрывами бомб и снарядов истощенные «ничейные» люди искали спасение в подвалах опустевших немецких домов и под укрытием леса. Иногда находили в поле жестяные баночки, сброшенные с американских самолетов, – там были… конфеты. Позже, когда фронт со взрывами и лязгом покатился дальше, на запад, прошли не через один фильтрационный пункт и допросы. Испытали на себе презрительное слово «предатели» (поэтому так не любили вспоминать о пережитом в лагере). Летом 1945-го дороги на восток были настолько перегружены, что на чужбине пришлось им задержаться до осени…

А дома ждали пепелище, голод и холод. Дальние родственники приютили их и еще две семьи в своей крохотной времянке – односельчане строили их в противотанковых рвах, что остались после испепеляющих боев за Хальч в ноябре 1943-го. И опять голодали. Искали на полях остатки мерзлых свеклы, капустных кочерыжек и картофелин.

До сих пор Мария Алексеевна помнит, что самой горькой в мерзлой картошке была лупина. А весной спасали луговые щавель и чеснок, молодая лебеда. Набивали до отказа ими животы, которые раздувались, «як барабан». Летом радовались ягодам и грибам. Ломтик хлеба и после войны был роскошью. Поднимались на ноги очень тяжело, с нуля. Семью немало спасали умелые руки матери – она хорошо шила. Отец – инвалид, но работал почти наравне со всеми. Он, видевший войну в ледяном окопе и на поле смертного боя, в голодном плену и в растерзанных людских телах, – после войны говорил Марии: «Если бы я описал в книге все ужасы, что видел за пять лет, эта книга была бы такой тяжелой, что ты бы ее не подняла». Но тогда, после всего пережитого, хотелось думать не о войне.

* * *

К тяжелым воспоминаниям о военном детстве Марию Алексеевну заранее подготовила дочка Зинаида, в семье которой она живет. Моя 82-летняя собеседница изо всех сил старалась говорить спокойно, но внезапная дрожь в руках выдавала ее эмоции. Поэтому беседа была щадяще короткой. Однако из таких воспоминаний тысяч человек – свидетелей изуверских расправ, нечеловеческих испытаний, уготовленных фашизмом, – состоит обвинение в целенаправленном истреблении белорусского народа. В том числе в преступлениях против детства. Это и есть закрепление исторической правды, которую очень хотят переписать на Западе.

Галина НОВИК.

Фото автора и из архива Марии Дубоделовой.