Расстреляны в Опаке, в саду…

Опака 4(Записки сестры милосердия Свято-Крестовоздвиженского храма г.Высокое Валентины Денеко)

Нет большего счастья, чем отдать жизнь за други своя…

Из Евангелия.

Держу в руках наши «Навіны Камянеччыны” №16, глаза останавливаются на рубрике “Спасибо за Победу”, читаю об акции “Бессмертный полк”, которая состоится 9 мая в Каменце и Высоком. И сердце мое неожиданно замирает: “Я хочу в ней участвовать! Хочу пронести портреты мало известных героев подлинных событий на родной Каменецкой земле в годы Великой Отечественной – замученной на допросах в сентябре 1942-го молодой русской женщины Августы Михайловны Дмитриевой и расстрелянных во время допроса 14 марта 1943 года двух родных братьев из Опаки (этой деревеньки в Верховичском сельсовете уже не стало) Луки Алексеевича и Василия Алексеевича Иванюков.

Да, когда-то красивую деревню Опака не найти уже на карте. Не осталось в живых ни одного жителя. А несколько лет назад я шла по безлюдной улице, утопающей в яблоневых садах; в деревне тогда оставалась одна только бабка Мария, да и ту забрали дети в город.

Моему знакомству с Опакой предшествовала дорога сестры милосердия, которая привела меня к очень доброму, отзывчивому человеку, вОпака 2 прошлом учительнице, – высоковчанке Раисе Васильевне Дубель. Когда подходила к её дому, из калитки вышел полковник лет 50-и. Мы кивнули друг другу головой. Подходя к двери, постучала в окно. Увидела перепуганное лицо Раисы Васильевны. “Чего вы испугались?”– спросила, обнимая её. – “Всё кажется, немцы стучат, вот-вот ворвутся. Был у меня только что мой ученик из Москвы, военный. Вот и вспомнилась война.”

Сгущались сумерки. Моя удивительная подруга поставила чай, и потекли воспоминания о годах лихолетья.

– До войны и во время войны я жила в Опаке, пока в 1947-м нас не переселили из-за проходившей здесь польско-советской границы. Жители Опаки первыми встретили войну, первыми услышали стрельбу и немецкую речь. Мужчины ушли в партизаны. В деревне осталось только несколько человек – мой отец Василий Иванюк и мой дядя Лука Иванюк. Женщины, старики и дети сидели по хатам. Пока немцы не начали расстреливать, дети не могли понять, что такое война. Отец и дядя были связными партизанского отряда имени Тельмана. Бывало, дядя Лука скажет что-то отцу – тот и бросится через кусты в лес, который был совсем рядом. Придет потом домой, а вся спина мокрая…

– Дэ ж ты, Васинько, бигав? – спрашивала Марфа Павловна, мать Раисы. Отец, вытирая рукавом мокрый лоб, говорил:

Опака 1– Марфо, так кинь жэ втик, чуть злапав, весь лис оббигав.

– Знаю я твий лис. Нэ скрывай от мэнэ ничого. Можэ, пригожусь колы, – говорила жена.

– Слава Богу за всё. Шчэ напомогаешься, Марфо, шчэ всё впереди.

Семья Раисы Васильевны была богомольной и дружной. В доме всем заправляла бабушка – Степанида Платоновна. Счастливы были все. Марфа не могла нарадоваться мужу. Дети были досмотрены. Но счастье ушло с приходом немцев.

Степанида Платоновна, Марфа и Агафья (жена Луки) пекли хлеб для партизан. Однажды немцы схватили Василия и Луку и отвезли на допрос в Беловеж. Не было их несколько дней. Вернулись домой хмурые. Немцы что-то заподозрили, предупредили: за связь с партизанами всех расстреляют и сожгут деревню.

Но связь с отрядом продолжалась. Удобно было партизанам приходить в Опаку за хлебом и одеждой. Когда второй раз немцы забрали Василия и Луку, избили их до полусмерти.

– Отец даже не мог на спину лечь, – рассказывала Раиса Васильевна, – мать всё подушки подкладывала, бабушка мазями лечила. Она и в очередной раз испекла хлеб – ночью за ним приходили партизаны. А утром появились немцы, забрали отца и дядю Луку. Их выдала соседка.

Я вздрогнула и спросила её имя.

– Имя знаю. Но не скажу. Пусть Бог её судит. Когда красноармейцы подходили к селу, она в Польшу убежала… А тогда повели немцы отца и Опака 3дядю в дом предательницы, что стоял в яблоневом саду, – Опака ведь утопала в садах. Мучили братьев кольями, травили собаками, лай которых долго стоял в ушах.

Марфа порывалась бежать к мужу. Плакала, кричала, рвала на себе волосы… Степанида Платоновна не пускала её в чужой двор, говорила:

– Куды ж ты! На кого дитэй оставыш?

Но Марфа всё-таки вырвалась из дома, выбежала на улицу и бросилась туда, где раздавались стоны, лай собак и хохот фашистов. Но её остановил солтыс Борис Иванович, хороший человек, никого не предавший.

– Марфо, куда ж ты?! Тэбэ рострэляют. Шчо з детьми будэ? – и потянул обезумевшую женщину в соседний дом напротив. Марфа бросилась к окну, через двойные рамы увидела, как немцы вывели в сад Луку и её Василя. Раздался выстрел. Лука упал замертво. Василь склонился над братом. Второй выстрел оглушил Марфу, она уже не видела, как падал её Василько…

Когда немцы собрали стариков выкопать могилу Василию и Луке, в Опаке стояла мертвая тишина. Собаки не лаяли, они отдыхали у ног фашистов. Сосед, дед Степан, попытался по-христиански сложить выломанные и завернутые за спину руки Василя, но немец закричал: “Не сметь!” Так и засыпали землей в одной могиле двух братьев, немцы загородили её колючей проволокой и запретили близко подходить к ней.

Только к вечеру пришла домой поседевшая и почерневшая Марфа. Как могла утешала её Степанида Платоновна. Марфа иногда поднимала глаза и видела перед собой белую, как лунь, старуху. “Мамо…”– только и могла прошептать она и опять плакала, целуя обнимавшие её руки.

На следующий день солтыс предупредил их, что ночью к ним придут переодетые в партизан немцы, будут проверять, впустят их в дом или нет. “Будут стучать в окна, просить открыть, будут ломиться в дверь – ни за что не открывайте, иначе расстреляют,” – говорил Борис Иванович.

Опака 5Ночь ждали, как Страшный Суд. Сидели обнявшись на кровати. Вдруг в окно постучали. Степанида Платоновна обхватила руками дрожащих от страха Марфу и детей, закричала:  “Уходите! Не впускаем никого!” Но окно разбили. И она поняла: за ними пришла Смерть. Взяла в руки лампу и пошла открывать. Немцы обыскали весь дом, лазили на чердак, но никого и ничего не нашли. Пригрозив, ушли… Рассвет застал семью за молитвой о спасении. Посмотрели друг на друга и начали неистово рыдать…

Только в 1950-м односельчане раскопали могилу Василя и Луки, собрали косточки родных братьев и бережно положили в один гроб. Отпели в церкви и похоронили на кладбище в Верховичах.

А в садах Опаки в те голодные послевоенные годы был обильный урожай, и пограничники разрешали приходить за яблоками. Но никто из жителей деревни не смог ступить в богатый ими сад: им всё слышался лай немецких овчарок и казалось, что из-за усыпанных яблоками деревьев на них смотрят сыновья их односельчанина Алексея Иванюка, два брата, расстрелянные в этом саду в марте 1943 года.

Эта трагическая история семьи Раисы Васильевны настолько ранила моё сердце, что однажды попросила я сына отвезти меня в Опаку, чтобы поклониться земле, подарившей нам таких людей.

…Идем по безлюдной улочке, вдоль которой цветущие яблони, и кажется, что белые Ангелы спустились с небес. А на память пришли строки Пастернака:

И воистину светло и свято

Дело величавое войны.

Серафимы, ясны и крылаты,

За плечами воинов видны.

– Мама, Татьяна Леонтьевна в школе нам часто читала стихи “ Никто не забыт и ничто не забыто”. А я забыл, кто их написал.

– Это стихи из блокадного Ленинграда Ольги Берггольц.

И подумалось мне, абсолютно без пафоса, что память о миллионах, отдавших свои жизни за Отечество, за нас, будет жить в веках. И в том бессмертном полку два брата – Василь и Лука Иванюки.

– Как красиво здесь, в Опаке! Жаль, что нет уже ни одного жителя,– говорит Сергей.

– Нет, сынок, деревня будет жить, пока будем помнить о ней. У Бога все живы.

Какая красивая деревня Опака, – шепчу я…

г. Высокое.

Добавить комментарий