«Мой отец дошел до Берлина, но вспоминать о войне не любил»

Цепкая память у Михаила Сулимы из Орли. В 1944-м ему был всего пять лет, но помнит обрывки событий июля того года, когда советские войска освобождали район от фашистов. Настолько потрясен был  ужасом тех нескольких дней. Это были бои уже на границе с Польшей – Красная армия гнала гитлеровцев за пределы СССР, и сопротивление их было особенно жестоким.

– Мы жили в Дубовом. Застава была совсем близко. И нашей большой в то время деревне, по рассказам старших, пришлось немало пережить. Видели, как хлынули через границу фашисты летом 1941-го –  на танках, на мотоциклах, пехота. Летели на восток самолеты с крестами на крыльях. Доты вдоль границы, которые военные не успели достроить до начала войны, не могли стать им преградой…И рядом с Дубовым был дот, но из дерева, бетонной была лишь бойница, и о нем теперь напоминает лишь зеленый холм с черемухой… В 1941-м гитлеровцы оставили в деревне кровавый  след, среди убитых тогда сельчан и Шуйский Лука, который до войны был председателем сельисполкома…

А когда освобождали наш край… Тем летом 1944-го, хотя радио не было, люди знали, что фронт близко, что наши гонят фашистов назад, в Германию. Знали, что колесо войны в обратную покатится снова через приграничье. И готовились как умели: прикапывали домашний скарб, копали схроны, кто-то надеялся, что погреб укроет хотя бы от осколков…   О пережитом в те дни в Дубовом и  сегодня напоминают могилы на обочине сельской дороги. В них похоронили погибших тогда односельчан, ибо отвезти на кладбище в Волчин под артобстрелами никак не могли.

Там, где на окраине деревни был дот (три стены его были из бревен, одна – бетонная), сегодня цветет черемуха

… Вражеские позиции были рядом, корректировщик с колокольни храма видел, что в деревне красноармейцы начали разгружать боеприпасы с машины – им помогали селяне. И прилетели сюда фашистские снаряды.

– Погибли тогда 23-летний мамин брат и сосед, были погибшие и раненые среди наших военных, которых увезли сослуживцы. Помню, как с мамой шли вечером в хату, где лежал ее брат Чесик. Помню, как плакали над ним родные. Собирались хоронить утром. Но моему дяде суждено было умереть еще раз – в огне, ибо с утра фашисты, налетевшие со стороны Волчина, начали жечь Дубовое. Сжигали все дома подряд. Мама и мы – я, двухлетняя сестра и еще меньший брат – были в схроне, выкопанном в саду. Отец укрылся отдельно, чтобы не подвергать нас еще большей опасности. Лаз в наш схрон он замаскировал охапкой бурьяна. Но фашисты, стрелявшие очередями в кое-где оставшиеся сарайчики, не прошли мимо. Помню, как стояли мы перед ними, мама с грудным ребенком на руках, и не понимали ни слова из их гергетания, а видели лишь направленные на нас автоматы. Но автоматную очередь один из фашистов дал по схрону. Затем  указал дулом автомата на лаз в этот схрон. Мама потом рассказывала, что приготовилась уже к смерти, попрощалась с нами. Но фашисты ушли дальше. А деревня горела… Сгорела и хата маминых родителей, где лежал покойный дядя, – поэтому в могилку положили лишь его обгоревшие косточки. Там же похоронили соседа – так и остались они навсегда рядом, в одной оградке…

История второго креста на другом конце деревни – тот же ужас тех летних дней: с особой жестокостью фашистами был убит одинокий дед. Похоронили его почти рядом с домом. На его могилке рядом с крестом-оберегом сегодня цветет молодая сирень…

Было и третье захоронение в Дубовом в те летние дни 1944-го – это как сельский некрополь: здесь похоронены те, кто погиб от брошенной фашистами гранаты в погреб в центре деревни, где укрылись женщины и дети. Кто-то погиб сразу, кто-то задохнулся в дыму, были обгоревшие…  Жутко видеть на табличке имя 6-летней девочки, а трем малышам не было и 1 года. Рядом – братские могилы взрослых…

– Там, в погребе, не было ни одного мужчины. Так поступить с беззащитными людьми могли лишь нелюди. Наша родственница там обгорела, но выжила. Выжил раненый подросток, но потом был очень слабым, умер рано, – с горечью вспоминает Михаил Михайлович. – Когда фашистов погнали дальше, на запад, мобилизовали в деревне всех мужчин призывного возраста. Едва успели на пепелище выкопать землянки своим семьям, чтобы было где укрыться от холода. Позже кто-то согласился из землянки перебраться в печально опустевшее жилье в Волчине…

Отец Михаила Сулимы тоже был призван в ряды Красной Армии. Был ранен под Варшавой. На лечение был отправлен в Брест, и жена несколько раз ходила проведать его, пешком в обе стороны. Знала, что он опять уедет на фронт… В боях за Берлин получил тяжелое ранение. Но там в госпитале выходили его (ему суждено было прожить долгую жизнь – 90 лет, вырастить восьмерых детей). Не любил вспоминать о войне, говорит его сын, слишком тяжело это было для прошедшего через кровавые испытания.

С фронтов Великой Отечественной не вернулись в Дубовое десять человек – умерли от ран, пропали без вестей в основном в 1944 – 1945 годах. А в деревне люди опять взялись за пилы и топоры – строили новые дома. Лес на корню выделяли бесплатно, в первую очередь семьям фронтовиков. Все работы вручную, тяжелые. Но глаза боялись, а руки делали. Деревню отстроили тогда заново – толокой. Трудились не покладая рук. Подрастали дети. Немало выручала близкая Пульва – была тогда глубокой, по воспоминаниям старожилов, рыбы водилось много…

Теперь Дубовое почти безлюдное, лишь в трех хатах зимой горит в окнах свет. Но к лету дачники-наследники наводят порядок на усадьбах своих дедов и родителей. И такие ухоженные дворы соседствуют с теми, что наводят грусть…

А кресты на братских могилах сельчан, навсегда оставшихся в родной деревне, – как безмолвные стражи прошлого, которое нельзя забывать.

Галина НОВИК.

Фото автора.